Егерь императрицы. Война на Дунае. Страница 1

Андрей Булычев

Егерь императрицы. Война на Дунае

Андрей Булычев

Часть I. Дунайские поиски

Глава 1. Одиннадцать крестов!

– Правую руку вверх. Ещё чуть выше её поднимите, Алексей Петрович, – попросил Егорова главный госпитальный врач. – Стоп, стоп, всё, хватит, достаточно! – воскликнул он, заметив, как раненый вдруг сморщился от боли. – Ну что же это вы, господин полковник, так резко её дёргаете? Тихонечко ведь, осторожно своей ручкой двигать вам нужно! У вас же ещё на грудине все рёбра как следует не срослись, а вы вон, словно на плацу своей дланью машете. Эдак ведь и никакими хрящами ваша рубленая кость не обрастет, ежели её так вот тревожить. А теперь чуть в сторону, и совсем немного вбок свой правый локоток заведите. Вот так вот, так, хорошо. Только плавненько, плавненько им двигайте, – ворковал, словно с малым ребёнком, седой старенький доктор.

– Ну что, Илья Павлович, очень даже хорошо, очень, знаете ли, прилично у нашего господина полковника его боевые раны затягиваются, – повернулся он к стоящему подле походной кровати Егорова полковому врачу. – На ноге и на руке кости все целые и жилы не перебиты, а ведь это, согласитесь, – самое главное в таком вот деле. Ну и по рассечению грудины у меня, кстати, весьма обнадёживающий прогноз. Выходит, всё-таки правы вы были с этим вашим Болонским корсетом. Очень, знаете ли, занятная у него конструкция. Ну что сказать – Европа, благословенные италийские земли. Чувствуется, понимаете ли, передовая медицинская, научная мысль. Увы, отстали мы в этом деле от западных академикусов, теперь только и остаётся их нагонять.

– Ничего, нагоним, Дементий Фомич, – хмыкнул Дьяков. – Русские ведь долго запрягают, да зато вот ездят быстро. Онисим, вот тут на спине затянешь немножко, гляжу я, слабинка есть у шнуровки, – подозвал он ближе стоящего наготове старшего лекаря. – Мазурина себе для помощи крикни, пускай он поможет тебе. Да смотрите не перестарайтесь только, чтобы самое главное рассечение в покое оставалось.

– Дементий Фомич, Илья Павлович, может, всё же дозволите мне из палатки выходить? – проговорил негромко раненый. – Ну вы сами согласитесь, господа – как такие прогулки на свежем воздухе полезны?

– Так, Алексей, ты вот сейчас это даже не начинай! – нахмурился главный врач Дунайской армии. – Вот только месяц прошел, как в себя пришёл, а всё туда же! Скакать ему, видишь ли, нужно, прогуливаться по лагерю! Чай уж не прапорщик давно, не юнец, коего я ещё с той, с Румянцевской кампании помню, а вон, ажно целый полковник. Пример своим людям должен подавать, как надобно безупречно все врачебные указания для быстрого выздоровления исполнять. Да и приказ их светлости ведь никто пока не отменял – жизни раненых всячески сберегать, лечить их серьёзно и всякое убытие к своим полкам после Измаильского приступа производить строго через главное армейское квартирмейстерство, опосля врачебной комиссии. Так что успокаиваемся, Алексей, и как только тебе поправят корсет, ложимся в постельку и спим. Всё, всё, разговор окончен, – перебил он попробовавшего было возразить полковника. – Тут всё-таки в госпитале я за главнокомандующего и в своём полном праве, так что ты мне не перечь. А для свежести воздуха шатёр вам проветрят, как только мы уйдём. Это уж я накажу. Только ты гляди у меня, братец, чтобы господа не застудились! – погрозил он пальцем переминающемуся у походной жаровни нестроевому солдату. – А то ведь у Дуная январь в этом году вона какой холодный. И не скажешь даже, что мы на юге сейчас стоим. Снежком, словно бы в Костроме или в Твери, волжские берега присыпало. Так, ну ладно, в этом офицерском шатре мы прапорщика в полк отпустили, а господин Милорадович, пожалуй, ещё на пару неделек тут задержится. Ну а Дмитрию Александровичу, ему о выписке и думать ещё даже пока рано. Пожалуй, пойдёмте-ка мы далее, Илья Павлович, у вас там из полковых ещё два офицерских шатра имеется и дюжина для нижних чинов. А помимо того, мне за сегодня ещё и лазареты Фанагорийского, Апшеронского и Полоцкого полков пройти нужно, и ежели получится, то и егерей Кутузова хорошо бы успеть осмотреть. До свидания, господа, – окинул он взглядом раненых. – Соблюдаем все врачебные предписания строго и неукоснительно. Бог даст, через три, может, через четыре дня я к вам ещё зайду. Выздоравливайте.

– До свидания! До свидания, Дементий Фомич! – попрощались со старичком все лежащие в шатре, и тот продолжил обход своего разросшегося после кровопролитного Измаильского штурма хозяйства.

Стринадко Онисим крикнул подлекаря, и они вместе с дядькой начали поправлять хитрый корсет на полковнике.

– Вашвысокблагородие, чуток бы вам выдохнуть и потом замереть надобно, – попросил Акакий Спиридонович. – И не в полную грудь лучше бы вдыхать, а так, наполовину, а то у нас тут стяжки никакой нет.

Дело было привычное, и Алексей, кивнув головой, подчинился. Процедура была не из приятных. Двигаться и даже дышать было непросто. Но что же поделать, когда у тебя рассечены три ребра и ещё надломлено четвёртое. Вот только недавно научился Лёшка заново сидеть на походной кровати, облокотившись на валик из подушек, и втихаря, осторожно, когда рядом не было лекарей, он даже несколько раз умудрился вставать на ноги. Видел бы всё это полковой врач Дьяков, и скандала бы точно не миновать! Голова у Егорова кружилась от слабости, в груди дёргало резкой и острой болью, и каждый глубокий вздох заставлял сжимать зубы, чтобы не застонать.

– Движение это жизнь, Радован, – пояснял он сочувственно глядящему на него Милорадовичу. – Через не могу, через боль, а всё равно нужно мне расхаживаться, иначе я в калеку скособоченного превращусь. На что вам полковой командир кривобокий нужен, а?

– Хорошо Кузьке, – пробормотал лежащий справа Толстой, – вон, когда нас навещал, зараза, как у него морда радостно светилась! Месяц ведь тут не пробыл, и уже в полк. Эх, я бы сейчас тоже по свежему снежку ногами потопал. Говорят, чуть ли не по колено вчера нападал. Правда, нет ли, а, Спиридонович? – спросил он у завязывающего узел на корсетной шнуровке подлекаря.

– Так точно, вашвысокоблагородие, истину глаголете, а в низине так и поглубже даже, – кивнул тот и помог лечь командиру. – Между шатрами и палатками тропинки натоптали, лопатами-то не больно намашешься. Так что мы тут всё больше ножками, чтобы удобственно ходить было. Да всё равно долго ему не лежать – как только ветер с моря подует, дождь принесёт, два дня прольёт он, и опять по грязи чавкать. Дурная какая-то погода здесь, одним словом, туретчина она и есть туретчина.

– Тогда уж, Спиридонович, это Валахия или Молдавских господарей земля, эдак её правильней назвать, – приподнял голову с подушки Радован. – А вот туретчина – это, пожалуй, уже ближе к Румелии, или вовсе даже к Балканским горам.

– А-а, – отмахнулся дядька, – по мне, ваше благородие, что Валахия, что Румлия – всё едино, всё это чужая для нас земля. А туретчиной почему зову, потому как турка её топчет.

– Ничего, скоро частью Новороссии будет, – негромко проговорил Егоров, – тут земля обильно уже нашей кровью полита. Акакий Спиридонович, ты бы накинул на меня тулупчик, зябко мне что-то.

– Ой, господи! – всплеснул руками подлекарь. – Филька! А ну-ка, дурень, быстро входной полог опусти! Застудили мы с тобой шатёр у господ офицеров! Нате вам – напроветривали! И жаровню сильней пошуруди, а то вон угли еле-еле в ней тлеют!

Нестроевой метнулся ко входу и опустил вниз тяжёлый полог. В шатре, освещаемом изнутри подвесным масляным светильником, сразу же стало темнее.

– Интендантские запросы позже, Генрих Фридрихович, посмотрим, давай-ка мы пока по спискам представлений к награждению пройдёмся, – попросил своего главного квартирмейстера Потёмкин. – Вот прямо на самих торжествах по случаю Измаильской виктории я и подам их матушке императрице эдаким красиво оформленным свитком, да ещё и в лавровом венке. Думаю, это будет весьма эффектно выглядеть!